Резюме

Объектом исследования, представленного в настоящей статье, является титульная надпись печатного плана Москвы, который был выгравирован в 1613 году в Амстердаме Гесселем Герритцем в паре с более подробным планом Кремля. Оба плана легко узнаваемы, ибо они воспроизводились бесчисленное количество раз как в работах профессиональных историков, так и в популярных публикациях и блогах. Описания и упоминания планов Герритца в российских источниках как правило сопровождаются постулатом о лежащих в их основе «русских оригиналах», то есть рукописных планах, изготовленных в Москве по распоряжению Бориса Годунова и в настоящее время утраченных. Этот постулат якобы вытекает с самоочевидностью из того действительно неоспоримого факта, что на планах имеются надписи, в том числе титульные строки, выполненные кириллической вязью и скорописью. Наиболее восторженно настроенным авторам этот постулат даёт повод занести два нидерландских картографических шедевра в актив русских мастеров и объявить их гордостью российской картографии.

Подвергая титульную надпись плана Москвы тщательному анализу, мы выделяем два её вполне очевидных признака, которые до сей поры были обойдены исследовательским вниманием и которые независимо один от другого полностью исключают возможность того, что рукописный эскиз этой надписи был выполнен московским мастером или человеком, связанным с правительством Московского государства. Стремясь сопоставить значимость рассуждений, приводящих к двум противоположным выводам, мы обнаруживаем корни постулата о «русских оригиналах» в «Библиографии печатных планов Москвы», изданной в 1956 году С.А. Клепиковым под редакцией и «руководством» академика М.Н. Тихомирова. Рассматривая аргументы, выдвинутые М.Н. Тихомировым в обоснование московского происхождения титульной надписи, мы убеждаемся в их полной несостоятельности и, более того, в каждом из них находим прямое либо косвенное свидетельство ошибочности этого постулата. При этом профессиональная компетенция М.Н. Тихомирова как крупнейшего палеографа страны не подлежит сомнению, а заподозрить его в сознательной и целенаправленной фальсификации не позволяет известный методологический принцип, который сформулировал в своё время польский историк Станислав Ежи Лец.

Предуведомление о контексте

15 апреля 2022 года автор имел честь принять удалённое участие в Международной научной конференции в честь 100-летия со дня рождения Сигурда Оттовича Шмидта, проходившей на базе РГГУ в Москве, выступив с докладом «Титульная надпись плана Москвы Гесселя Герритца в свете спора С.О. Шмидта и А.Л. Хорошкевич о названии Российской державы». Тезисы выступления были поданы еще в январе, до начала российской агрессии в Украине, а о включении его в программу стало известно лишь в начале апреля. В результате автор оказался перед непростым моральным выбором, однако, приняв во внимание содержание работы, решил от участия в конференции не отказываться.

Дело в том, что в российской исторической картографии амстердамские планы Москвы и Кремля, которые были выгравированы в 1613 году Гесселем Герритцем¹ и получили широкое распространение в 1662–1672 годах в составе Большого атласа Йоана Блау², занимают совершенно особое место. Ещё со времен кампании по «борьбе с низкопоклонством перед западом» в отечественной науке возобладало убеждение, что рукописные оригиналы этих планов были выполнены в конце 16-го века в Москве мастерами-картографами Бориса Годунова по его царскому распоряжению, а затем неизвестными путями попали в Амстердам, где и были положены на медь без каких-либо изменений. Практически единственной рациональной опорой этому убеждению послужили многочисленные надписи на обоих планах, в том числе титульные строки, названия рек, городских ворот и сторон горизонта, выполненные по-русски кириллической вязью и скорописью. Это свидетельство было сочтено вполне достаточным и совершенно неоспоримым, поскольку ведущие национальные специалисты в области палеографии признали характер кириллических надписей «чисто московским» «Русские оригиналы» планов Герритца легли краеугольным камнем в основание российской истории картографии, а сами амстердамские планы Москвы и Кремля стали предметом гордости за «европейский уровень» российской картографии конца 16-го века. Аргументы выглядели столь убедительно, что представление о русских оригиналах утвердилось как само собой разумеющееся и среди западноевропейских исследователей, которые в вопросах русской палеографии всецело полагались на авторитет российских экспертов. Оставался один неудобный факт — так называемые годуновские картографы никакими известными достижениями себя не проявили и не оставили после себя в российских архивах никаких свидетельств: ни картографических (черновики, описания методов и результатов измерений), ни письменных (распоряжения об изготовлении карт и планов, ведомости о выдаче листов бумаги или жалованья за картографические работы). Однако по взаимному консенсусу факт этот был признан второстепенным и не заслуживающим упоминания.

В докладе, представленном на юбилейной Шмидтовской конференции, было подробно проанализировано лишь одно из доказательств немосковского происхождения титульной надписи: встречающееся в ней выражение «московские государства» в форме множественного числа являлось характерным признаком польско-литовской политической фразеологии, но было категорически неприемлемо для московского политического языка. Рассмотренное доказательство имело прямое отношение к теме научной дискуссии, развернувшейся на рубеже 20-го и 21-го веков между С.О. Шмидтом и А.Л.Хорошкевич, двумя выдающимися историками-медиевистами и при этом — учениками академика М.Н. Тихомирова. Участники той дискуссии, сосредоточившись на термине «московское государство» как таковом, обошли вниманием признак грамматического числа. Хотя другие аспекты исследования о плане Москвы были упомянуты в докладе лишь вскользь, а тщательный анализ надписей на плане Кремля был оставлен вне рассмотрения, доклад стал, вероятно, первым публичным сообщением, в котором была показана несостоятельность ключевого довода в пользу существования русского оригинала плана Москвы и тем самым поставлена под сомнение какая бы то ни было роль «годуновских мастеров», а вместе с нею — и убеждённость в том, что достижения нидерландских картографов могут служить предметом национальной гордости великороссов.

Увлечённо погружаясь в картографию 17-го века и готовясь к запланированному на 15 апреля выступлению, автор не мог предположить, что тема «знищения Москвы» как предмета гордости и символа величия России приобретёт в этот день неожиданные и злободневные коннотации.

¹Гессель Герритц (нид. Hessel Gerritsz., или Hessel Gerritszoon, т.е. Хессель сын Геррита; 1581–1632) — нидерландский картограф, гравёр, книго­издатель, автор исследовательских трудов о северных землях, написанных на нидерландском и французском языках; начал свою карьеру в качестве гравёра у Виллема Блау, затем открыл своё собственное картографическое заведение «Sub signo Tabulae Nauticae», сотрудничал с нидерландской Объединённой Ост-Индской компанией, а в 1617 году официально стал её главным картографом, обойдя в этой роли своего бывшего наставника.

²Йоан Блау (нид. Joan Willemsz. Blaeu; 1596–1673) — нидерландский картограф, сын Виллема Блау (нид. Willem Jansz. Blaeu; 1571–1638) и его преемник во главе семейного издательского дома, специализацией которого был выпуск атласов, а высшим достижением — двенадцатитомный Большой Атлас (лат. Atlas Maior, нид. Grooten Atlas), издававшийся в Амстердаме в 1662–1672 годах на пяти языках и включавший в себя до 3000 страниц текста и около 600 гравированных на меди карт формата фолио. В отечественной литературе фамилию издателей нередко искажают как Блеу (вероятно, прочтя оригинальное написание как Bleau) или Блавиан (приняв фр. притяжательное прилагательное Blavianne за имя собственное).

Предмет исследования

Согласно классическому определению, вязь — это особый каллиграфический стиль, стремящийся связать слово или строку в непрерывный орнамент. Этой цели вязь достигает использованием украшений и сокращений. К основным сокращениям принадлежат подчинения и соподчинения (уменьшение размеров букв и расположение их одна над другой), лигатуры (объединение двух и более букв в один графический символ через совпадение элементов соседних букв), пропуск букв и вынос букв над строкой.³ Для обозначения сокращений с выносом и пропуском букв используется надстрочный знак, который называется титло, а сами такие сокращения называются подтитловыми сокращениями. Пропуски букв (контракции), обозначаются простым титлом, имеющим вид ломаной линии. Буква, вынесенная над строкой, покрывается буквенным титлом в виде волнистой черты.

³Щепкинъ В.Н. Вязь. // Древности. Труды Императорскаго Московскаго археологическаго общества. Т. 20. — М., 1904. C.57, 60.

Титульная надпись плана Москвы, выполненная кириллической вязью, имеет следующий вид.

Мы начинаем нашу работу с рассмотрения двух лежащих на поверхности обстоятельств, на которые исследователи до последнего времени не обращали внимания, и которые свидетельствуют о том, что эскиз титульной надписи плана Москвы был выполнен мастером, не связанным ни с Москвою, ни с Московским правительством. Каждое из двух свидетельств — фразеологическое и каллиграфическое — достаточно само по себе, чтобы служить логическим доказательством этому факту. Математикам хорошо известен принцип Бахрушина–Колмогорова⁴, согласно которому для исторической науки одного доказательства может оказаться недостаточно. Следуя этому принципу, мы не только подробно разбираем оба доказательства, но и идём дальше по пути избыточности, а именно: анализируем известные доводы, которые были выдвинуты в своё время в обоснование типично московского характера вязи, разъясняем их полную научную несостоятельность и показываем, что будучи додуманными до конца, эти доводы обращаются в свою противоположность, то есть выступают в качестве прямых либо косвенных свидетельств немосковского происхождения титульной надписи.

⁴Сергей Владимирович Бахрушин (1882–1950) — историк Московской Руси и Сибири, профессор Московского университета.
Андрей Николаевич Колмогоров (1903–1987) — создатель аксиоматической теории вероятностей, один из крупнейших математиков 20-го века.

Фразеологическое свидетельство

Фактором, ставящим московское происхождение титульной надписи под решительное сомнение, является употребление выражения «Московские господарства/государства»⁵ во множественном числе. Поводом к исследованию этого свидетельства послужила научная полемика о правильном наименовании Московской державы, которая разгорелась в конце 20-го века между двумя видными российскими историками-медиевистами: Анной Леонидовной Хорошкевич и Сигурдом Оттовичем Шмидтом. В центре полемики оказался термин «Московское государство». Хорошкевич считала его проявлением польско-литовского влияния, а Шмидт — естественным элементом отечественной традиции, известной также и за рубежом. Полемика продолжалась в течение многих лет и достигла публичного апогея на страницах журнала «Родина» в 2004–2005 годах⁶. Сама возможность такой полемики свидетельствует о неустойчивости политической терминологии 16–17 веков и отсутствии строгих норм в наименовании державы в целом, что давало писателям тех лет волю для риторических упражнений.

Рассматривая аргументы сторон, автор обнаружил, что оппонентами были оставлены без внимания семантические различия в употреблении термина «Московское государство» в единственном и множественном числе. Анализ источников позволил сделать наблюдение, что если форма единственного числа была свойственна как польско-литовскому, так и московскому словоупотреблению, то форма множественного использовалась исключительно в источниках польско-литовского происхождения.

⁵В титульной надписи использовано подтитловое сокращение, которое по традиции раскрывается российскими историками как «государствах». Как обосновал А. Золтан в своих работах, в рассматриваемый исторический период речь скорее должна идти о слове «господарствах». Для целей настоящей статьи это различие не играет роли. Важно, однако, то, что на самом деле использованное сокращение не допускает двусмысленности и требует прочтения «господарствах». Более подробно о теории А.Золтана и значении подтитловых сокращений разговор пойдёт ниже.

⁶Шмидт С.О. «В некотором царстве, в некотором государстве…» Родина №12, 2004. Хорошкевич А.Л. Россия или Московия? Родина № 11, 2005.

Наиболее известный пример в этом отношении — записка царевича Дмитрия, первого самозванца, которую он составил 25 мая 1604 года и адресовал своему будущему тестю воеводе Юрию Мнишку. В этой записке Дмитрий величает себя: «царевич всея Русии, и всех господарств московских господарь и отчич», употребляя в польском оригинале записки выражение wszistkich państw Moskiewskich pan y dziedzic во множественном числе.

Можно привести ряд примеров, где в польской обыденной речи вся московская держава названа термином państwа Moskiewskiе (переписка Марины Мнишек, воспоминания Станислава Жолкевского), тогда как в переводах на русский язык, выполненных в контемпоральную или близкую к ней эпоху, применяется эквивалент в единственном числе: «московское государство».

Показателен пример переписки между московскими боярами и польским королем Сигизмундом III осенью 1610 года, в которой обсуждается призвание на царство королевича Владислава. Начиная диалог, бояре используют пространную формулу: «на Владимирское и на Московское и на все великие и преславные государства Российского царствия». Король на первых порах её игнорирует, заменяя привычным выражением «на все московские государства». Однако бояре настаивают и даже, повторяя в соответствии с дипломатическим этикетом слова короля, исправляют его формулировку на свою собственную. И в конце концов король уступает и соглашается на компромисс: «на Владимирское и на Московское государство».

По-видимому, как экзоним, принятый в политическом языке московских соседей, форма множественного числа: państwa moskiewskie, hospodarstwa moskiewskie, господарства московские — вполне соответствовала по смыслу громоздкому и многочленному монаршему титулу с рефреном «многихъ гд̇҇рствъ гд̇҇рь и облаадатель» и в то же время отвечала практическим требованиям простоты, лаконичности и ясности. В московской же политической речи форма множественного числа оставалось категорически неприемлемой, ибо она противоречила представлениям о единосущности централизованного государства. Таким образом, употребление формы множественного числа «всех московских государствах» в титульной надписи московского плана недвусмысленно указывает на её немосковское происхождение.

Каллиграфическое свидетельство

Независимый и при этом не менее убедительный аргумент в пользу немосковского происхождения титульной надписи кроется в прилагательном «московских» и особенностях его написания.

«Обретение» плана Москвы российской наукой произошло в 1837 году — оттиск гравюры был обнаружен среди бумаг Петра I. Пять лет спустя этнограф Иван Михайлович Снегирёв (1793–1868) ввёл его в публичный оборот, опубликовав литографическую репродукцию и описание в своём сборнике «Памятники московской древности». При этом, полагая, что он имеет дело с уникальным оттиском, И.М. Снегирёв назвал его по имени владельца «Петровым чертежом».⁷ Всех исследователей и авторов, кто с тех пор обращался к этому плану, можно условно отнести к двум группам. Одни, подобно И.М. Снегирёву, передавали титульную надпись в таком виде, в каком, по их мнению, ей полагалось быть, по своему разумению раскрывая сокращения, исправляя предполагаемые огрехи и подгоняя текст под правила и обычаи языка позднейших эпох. Другие прилагали целенаправленные усилия к тому, чтобы скрупулезно воспроизвести титульную надпись как можно ближе к оригиналу — в точности так, как они смогли её увидеть и прочесть. По единодушному мнению последних, ударная гласная «о» в слове «московских» подверглась контракции или, иначе говоря, была опущена: «моск[о]вских». Именно так прочитали титульную надпись плана протоиерей Николай Алексеевич Скворцов (1861–1917), академик-историк Михаил Николаевич Тихомиров (1893–1965), библиограф и историк гравюры Сократ Александрович Клепиков (1895–1978), архитектор Пётр Исаакович Гольденберг (1902–1971), собиратель старинных карт Андрей Леонидович Кусакин (1946–2020).

Действительно, на первый взгляд так оно и есть: передняя ножка буквы К, изящно извиваясь, встречается с элегантно изогнутым назад остроконечным основанием буквы С. Над образованным таким образом точечным соединением, тщательно выведена буква В. Взятые вместе, эти три буквы составляют двухуровневую лигатуру КВС. Может показаться, что буква О и на самом деле пропущена.

⁷ Уже в наши дни проф. В.С. Кусов потратил немало сил, безуспешно пытаясь отвадить авторов — как популяризаторов, так и профессиональных историков — от использования этого названия, которое он справедливо считал странным и случайным. Действительно, название по имени владельца оправдано, когда речь идет об уникальном артефакте (как, например, Хлудовская псалтырь или Лестерский кодекс), но никак не в отношении растиражированного оттиска гравюры. Не станем слишком строго пенять И.М. Снегирёву за неудачную идею с названием. Тот и сам вскоре понял, что погорячился, и отказался от этого него. Памятники московской древности выходили отдельными выпусками, или тетрадями, на протяжении нескольких лет. Четвертая тетрадь с очерком о древних чертежах Москвы, где этот план был назван владельческим именем «Петров чертёж», вышла в 1842 году. Уже в 1845 году в очерке о Лобном месте, который вошел в 11-ю тетрадь, автор пространно называет его «планом Москвы, сочиненным в царствование Михаила Федоровича» (И.М. Снегиревъ. Памятники московской древности. Вып. 11. — Москва, 1845. С.352), а в переиздании этого очерка, опубликованном в 1861 году, — «Годуновским чертежом Москвы» (И.М.Снегиревъ. Лобное мѣсто въ Москвѣ. // Чтенiя въ Императорскомъ обществѣ исторiи и древностей Россiйскихъ. — 1861. Кн.1. — Москва, 1861. С.3). Что касается тех наших современников, которые и сегодня упорно продолжают называть план Герритца Петровым чертежом, то многие, вероятно, просто не задумываются, о чём идёт речь, а у иных подобострастие перед монаршим именем берёт верх над доводами разума.

Чтобы убедиться в обратном, читателю нужно лишь навести курсор на приведённое выше изображение. Передняя ножка буквы К, изящно извиваясь, соединяется с элегантно и симметрично изогнутым назад остроконечным основанием буквы С, образуя при соединении великолепную в своём совершенстве омегу, или омъ: КωВС!⁸

⁸ Хотимский Д.А. Тайна завитка под буквой "Д". // Наука и жизнь №9, 2020. С.64–79. Первое краткое сообщение в Мат. XXXI Межд. науч. конф. по Вспомогательным историческим дисциплинам. — М., 2018. С.362–365.

В России петровская реформа 1708 года упразднила омъ в гражданской печати, что послужило причиной его забвения. По-видимому, уже И.М. Снегирёв в 1842 году не нашёл омъ в титульной надписи — иначе бы он, воспроизводя её в типографском наборе допетровской кириллицей, непременно воспользовался литерой "ω". Удивительно, что не заметил омегу и Н.А. Скворцов — священник и историк церкви. А уж исследователям советского периода она и подавно не попалась на глаза.

Вместе с тем безвестный каллиграф, который изобрёл лигатуру КωВС, был незаурядным мастером. Омега — падчерица кириллической вязи: у неё нет прямых вертикальных элементов — мачт, или штамбов, которые служат основой для орнамента. За исключением сочетания с буквой Т, отъ — Ѿ, — она практически не образует изящных лигатур. Здесь же мастеру удалось использовать именно округлые формы букв, чтобы создать свой графический шедевр.

В соответствии с принципом доказательства методом reductio ad absurdum (от противного), предположим, что автор эскиза жил и работал в Москве или же был связан с московскими мастерами. В славящейся своей каллиграфической школой столице, его изобретение — применимое не где бы то ни было, а в названии самого царствующего града — должно было бы стремительно разойтись по городу и мiру, быть подхваченным конкурентами и коллегами по цеху, попасть во множество надписей и текстов. Однако этого не произошло. Нет его ни в московских графических работах, ни в учёных трудах, ни в учебниках по палеографии. На протяжении более, чем 400 лет буква омъ в титульной надписи плана Москвы оставалась невидимой, пребывая у всех на виду...

Законы логики заставляют нас отвергнуть сделанное выше предположение и заключить, что мастер, составивший эскиз титульной надписи, москвичом не был и с связей с московскими каллиграфами не имел.

На современном языке работу автора эскиза можно назвать троллингом высшего уровня. Четыре столетия назад он смог создать нечто такое, что москвичи не преминули записать на свой счёт, но при этом оставил незаметное на первый взгляд свидетельство, разбивающее их претензии на авторство в пух и прах.

Аргументы в пользу московского происхождения титульной надписи

Сопоставим приведённые выше свидетельства с аргументами в пользу московского происхождения эскиза титульной надписи. Профессор Гюнтер Шильдер, патриарх нидерландской истории картографии, авторитетно заявивший о существовании русского оригинала, составленного в 1597 году по распоряжению Бориса Годунова, ссылается на работу Сократа Александровича Клепикова, к словам которого у него есть все основания относиться с непререкаемым уважением. Тому есть весомая причина: С.А. Клепиков известен в мире как крупнейший советский специалист по филиграням, а в истории картографии — как первооткрыватель оттисков гравюр Герритца в их изначальном состоянии 1613 года, а не в том, изменённом, в каком их воспроизвел в 1660-е годы Йоан Блау. Вышедшая в 1956 году Библиография печатных планов Москвы — первая попытка систематизации картографических известий о российской столице, результат титанической работы автора в условиях ограниченного доступа к информационным ресурсам, в особенности — иностранным.

Однако, обращаясь к книге Клепикова, мы обнаруживаем, что датировка 1597 годом и атрибуция планов мастерам Бориса Годунова выполнены Клепиковым не вполне самостоятельно — эти выводы предвосхищает во вступительной статье редактор книги академик М.Н. Тихомиров. Плану Герритца он посвящает немалую часть своей статьи, приводя два аргумента в пользу того, что надпись сделана именно москвичом:

Сами надписи на плане, сделанные вязью и русской скорописью конца XVI или начала XVII века, могут служить указанием на русское, точнее, московское происхождение этих материалов. В этом смысле крайне характерно название плана, сделанное вязью: «царствающой град Москва начальной город «всѣхъ» московских государствах». Надпись сделана москвичом с характерными ошибками (вместо «въ всѣхъ» написано «всѣхъ») и без ударных гласных (царствающой). Герритс перегравировал это название безо всяких поправок.⁹

Ещё один аргумент М.Н. Тихомирова известен нам не от первого лица, а со слов архитектора П.И. Гольденберга, который включил его в свою работу об исторической планировке Москвы в дополнение к двум изложенным выше:

⁹Тихомиров М.Н. Предисловие. // Клепиков С.А. Библиография печатных планов города Москвы XVI–XIX веков. / Под редакцией и со вступительной статьей академика М.Н. Тихомирова. — Москва, 1956. С.4.

По мнению академика М.Н. Тихомирова, оба заголовка написаны русской вязью конца XVI – начала XVII в. — нет длинных штамбов.¹⁰

¹⁰Гольденберг П.И. Петров чертеж Москвы как источник изучения ее планировки конца XVI – начала XVII века. // Археографический ежегодник за 1966 год. М., 1968. С. 59.

Абстрагируясь от академического звания их автора, оценим эти аргументы по существу. Нас ожидает совершенно ошеломительное открытие. Выдающийся советский историк-славист и ведущий отечественный специалист по русской палеографии обосновывает свою точку зрения положениями, которые на поверку оказываются совершенно несостоятельными (проще говоря, гонит откровенную лажу). Рассмотрим его аргументы по порядку.

1. Характерные для москвича ошибки

Возлагая ответственность за ошибки на москвичей, академик М.Н. Тихомиров решительно размежёвывается со своими предшественниками. Ошибки в титульной надписи (не разъяснив, какие именно) заметил ещё первый исследователь плана И.М. Снегирёв, посетовав, что она «неправильно изображена чужестранцем». Позднее протоиерей Н.А. Скворцов поставил «неправильности в надписи» в укор «гравёру-иностранцу».

Наблюдение об ошибках в титульной надписи вполне справедливо. Подчеркнутой М.Н. Тихомировым синтаксической неловкостью (которую более естественно было бы устранить не добавлением предлога, а постановкой слова «государств» в родительном падеже вместо предложного «государствах») дело не ограничивается. Имеется ещё и грамматический промах — суффикс в заглавном слове следовало написать через укъ, что и подправил И.М. Снегирёв в своём прочтении: «царствующой». А также присутствуют графическая несуразица в начертании буквы Ѣ. Однако в претензиях, предъявляемых иностранному гравёру, есть явная предвзятость. Человеку, не владеющему русским языком и не знакомому с кириллицей, строка каллиграфической вязи представлялась скорее декоративным орнаментом, чем связным текстом. Он может нести ответственность разве что за мелкие графические оплошности, но никак не за синтаксические или орфографические ошибки. Последние по всей объективности следует вменить мастеру, составившему рукописный эскиз надписи. Может показаться, что сняв незаслуженную вину с чужестранцев, М.Н. Тихомиров проявил благородство и восстановил справедливость. Однако это лишь видимость. Объявлять эти ошибки характерными именно для москвичей, как сделал он, а тем более — приписывать их москвичам компетентным, которые заняты составлением парадного столичного плана, — это совершенно голословное утверждение.

Наличие ошибок в титульной надписи тривиальным образом свидетельствует о том, что, во-первых, составитель её эскиза был плохо обучен русской грамоте, а во-вторых, у него не было корректора. Оба эти обстоятельства были бы весьма маловероятны, если бы речь шла о мастерах, который работали в московском приказе и выполняли распоряжение царя. А присущи они могли быть, например, мастеру-одиночке, работающему вне пределов Московского государства по заказу людей, не знакомых с русским языком.

Обратимся к начертанию гласной в слове «всѣхъ». Зная наверняка, что это должна быть русская буква ять, Ѣ, мы скользим по ней взглядом, не замечая, что это не ять вовсе. Никто из исследователей до сих пор не обращал внимания на графические особенности знака — он выписан с двумя горизонтальным перекладинами вместо одной и с разомкнутым основанием. Подобное самоуправство над ятем мог учинить лишь сам автор эскиза надписи. Напрашивается предположение, что изображение буквы Ѣ доставляло ему трудности, ибо она отсутствовала или была малоупотребительной в его родном языке.

Благодаря разомкнутому основанию, знак выглядит как суперпозиция заглавной и строчной форм кириллической буквы герьв — Ћ и ћ. Наиболее часто эта буква встречается в балканских текстах, но была обнаружена и в новгородском граффити 12-го века.¹¹ Сегодня она сохраняется лишь в сербском языке. Однако, говорить о южнославянском происхождение автора надписи оснований нет: во всех случаях своего употребления буква герьв обозначала согласный звук, да и непонятно, зачем человеку, знакомому с этой буквой, могло понадобиться совмещение в одном знаке её строчной и заглавной форм.

Если отвлечься от разомкнутости основания — что по сути не более чем пропуск одного короткого штриха, — то знак выглядит как лигатура с буквами Ѣ и Т. Явное присутствие элемента Т может быть связано с западнославянским влиянием: так, слово «всѣхъ» — по-польски wszystkich, по-словацки všetkých. Однако форма верхней перекладины буквы Т — с капелькой, обращённой налево, — приводит ещё к одному возможному объяснению. Не будучи уверенным в правильном начертании буквы Ѣ, автор эскиза обратился к надёжному образцу — логограмме, которая на компасной розе плана Кремля обозначает юг и снабжена латинской транслитерацией Lietne. (Чтобы увидеть расшифровку логограммы в этой транслитерации, наведите на неё курсор и последовательно щёлкайте мышкой.)

Забегая вперёд, отметим и примем пока без доказательства, что четыре логораммы сторон горизонта — это аутентичная работа, выполненная русским мастером, — но не москвичом вовсе, а обитателем Двинской земли или Беломорья, возможно, архангелогородцем. Путь между Москвой и Амстердамом проходил через эти места, и вероятно в одну из своих поездок кто-то из корреспондентов Герритца скопировал написанные вязью русские названия сторон света или же приобрёл у местных жителей рисунок, рукопись или предмет прикладного назначения, на котором они были изображены.

Имея все основания относиться к этим логограммам с полным доверием, автор эскиза титульной надписи вычленил с грехом пополам из логограммы Lietne обозначение буквы ять (или же сочетание Ѣ и Т) и воспроизвёл его в слове «всѣхъ». Разомкнутое основание в этом случае можно отнести как на счёт гравёра, так и на счёт самого автора, которому, быть может, из двух малознакомых кириллических букв — Ѣ и Ћ — чаще доводилось видеть на письме герьв. Обратим наше внимание на следующее замечательное обстоятельство. Пытаясь изолировать ять, автор удалил левый упор этой буквы, вероятно, приняв его за ножку Л, но сохранил несимметричную верхнюю перекладину с обращённой налево капелькой. Между тем в оригинальной логограмме именно эта капелька, по-видимому, и изображает Л, тогда как ять с упором (или, условно говоря, йотированный ять) представляет собой лишь один из многочисленных графических вариантов написания этой буквы. Дополнительный левый полуштамб, в силу своей прямолинейности и прямоугольности, букву Л изображать не может, но помогает завершить всю композицию и сделать её гармоничной на вид. Таким образом, в изображение буквы ять в слове «всѣхъ» затесались даже не одна, а целых две согласных: ЛѢТ. Эту любопытнейшую ошибку уже не объяснить западнославянским словоподобием!

¹¹ Гиппиус А.А., Михеев С.М. Надписи-граффити церкви Благовещения на Городище: предварительный обзор. // Архитектурная археология. № 1. 2019. С. 35–54.

Как может быть связано отношение автора к букве ять с его происхождением? Следуя академику А.И. Соболевскому (1856–1929), заметим в отношении московского светско-делового языка, что «традиционное употребление и различение букв е и ять было сохранено великоруссами XV–XVII вв.» В то же время в западнорусском языке (деловом языке Великого княжества Литовского) в 14–15 веках это различие утрачивается, и уже в 16 веке как рукописные грамоты, так и печатный Литовский статут 1588 года «имеют букву ять лишь в редких случаях, в виде исключения, без всякой последовательности».¹² В наши дни Владимир Мякишев (Ягеллонский университет), в течение многих лет изучающий Литовские статуты, подкрепляет эту качественную оценку количественной: «В 78% фиксаций статутовое употребление „ятя” оказывается правильным. При этом удельный вес обоснованных „ятевых” фиксаций на фоне вариантных примеров с e составляет в среднем всего лишь 2,6%».¹³ Таким образом, вид ятя навряд ли поставил бы в тупик грамотного москвича, но с большей вероятностью мог бы застать врасплох грамотного литвина, особенно не занятого напрямую канцелярской работой.

¹² Соболевскiй А. И. Лекцiи по исторiи русскаго языка, Москва: Унив. Тип., 1907. С. 70–71.

¹³Мякишев В.П. Язык Литовского Статута 1588 года. Kraków 2008.

Как мы могли убедиться, в слове «всѣхъ» титульной надписи вместо буквы ять использована лигатура ЛѢТ, ошибочно позаимствованная в заслуживающем доверия источнике. Этот промах, который вызван, по всей видимости, редкостью использования буквы и неуверенностью автора в её начертании, свидетельствует о его вероятной принадлежности западнорусской или западнославянской, но никак не московской языковой среде.

2. Пропуск ударных гласных

Трудно поверить, что замечание о написании слов титульной надписи «без ударных гласных» сделано ведущим палеографом страны. Во-первых, обобщение безнадёжно хромает: с ударной гласной в слове мы разобрались выше. Что касается слова то очевидно, что оно написано с преднамеренной контракцией, о чём свидетельствует надстрочный знак — титло. Обычай использовать подтитловые сокращения в часто употребляемых сакральных словах возник уже в греческом и латинском языках, и через них вошёл в славянские тексты — как глаголические, так и кириллические.¹⁴ Уже первые печатные грамматики церковно­славянского языка: Лаврентия Зизания (1596) и Мелетия Смотрицкого (1619)¹⁵ — формально закрепляют правила использования подтитловых сокращений. Приме­няются эти правила повсеместно, а не в одной лишь Москве. Контракции могли подвергаться как ударные, так и безударные гласные, а также согласные. Современные словари подтитловых сокращений содержат до нескольких сотен слов.¹⁶ Именно под титлом воспроизвёл слово «ц҃рствающои» протоиерей Н.А. Скворцов.

¹⁴См. напр.: Успенский Б.А. О происхождении глаголицы. // Вопросы языкознания. 2005. №1. С.63-77.

¹⁵Лаврентий Зизаний. Грамматiка Словенска. — Вильна, 1596.

Мелетий Смотрицкий. Грамматики славенския правилное синтагма — Евье, 1619.

¹⁶Карага Ф. Словарь церковно­славянских слов под титлами: 250 наиболее часто встречающихся сокращений. — Мостар, 2016.

Между тем, подтитловые сокращения в титульной надписи действительно заслуживают отдельного разговора. Таких сокращений четыре: одно с простым титлом и три с буквенным слово-титлом (по названию буквы С в кириллице). Заметим, что в обоих случаях используется знак одной и той же формы, а буква С слово-титла вписана в строку, а не вынесена над строкой. Не станем останавливаться на этих особенностях, сославшись на свободу творческого самовыражения мастера. Два сокращения со слово-титлом связаны с названием Москвы и совершенно оправданы с каллиграфической точки зрения — убрав с пути две буквы с извивами, О и С, мастер получает возможность сформировать мачтовую лигатуру МК. При этом написание названия Москвы под слово-титлом нередко встречается и в других известных текстах. Пропусков букв оно не содержит.

С двумя оставшимися сокращениями дело обстоит иначе. Если слово «царь» московские писцы сокращали под простым титлом: , то слово «царство» и его производные — большей частью под слово-титлом: . Мастер здесь отдаёт предпочтение более простому сокращению. Может сложиться впечатление, что он не доверяет своему читателю или заказчику (а, может быть, самому себе?) в умении разбирать сокращения и пытается сохранить согласную, которая как правило выносится с титлом над строкой. Но ещё любопытнее то, как написано заключительное слово титульной надписи. Традиционное и повсеместно встречающееся подтитловое сокращение — . Сегодня мы практически не задумываясь прочитываем его как «государство», полагая что это древнее исконно-русское слово, производное от не менее древнего «государь». Однако история этих слов в русском языке не столь прямолинейна. В 1984 году венгерский славист Андраш Золтан выдвинул теорию, согласно которой до середины 17-го века в московской речи преобладали формы «господарь», «господар­ство», пришедшие из западнорусского языка и семантически восходящие к латинским терминам dominus и dominium. На письме эти слова встречались практически исключительно в сокращенном подтитловом написании: , . Совпадающие с ним по смыслу формы «государь» и «государство» возникли в разговорной речи в конце 16-го века и в сокращённом написании оказались неотличимыми от своих более ранних синонимов. В течение следующего столетия эти разговорные формы постепнно стали доминантными, а затем единственно литературными. Нынешнее представление о древности этих форм связано лишь с произвольным и необоснованным раскрытием подтитловых сокращений в позднейшее время, которое практиковалось как переписчиками летописей, так и профессиональными историками.¹⁷ Теория А. Золтана подтверждается данными филологии — фонетической фиксацией русских слов иностранцами, нумизматики — надписями на монетах великокняжеской и царской чеканки, сфрагистики — монаршими титулами на их печатях. Именно стремление проверить теорию А. Золтана побудило автора этих строк обратиться к завершающему подтитловому сокращению на титульной надписи 1613 года.¹⁸ На протяжении 180 лет российские исследователи неизменно прочитывали его как «государствах». Однако при внимательном его изучении нельзя не обратить внимания на графический элемент в форме крюка под основанием буквы Д, который оказывается избыточным при таком прочтении. Это не может быть буква С: у крюка отсутствует верхняя челюсть, а нижняя заканчивается капелькой, а не расширяющимся срезом, как у четырёх других букв-близнецов на этой же строке. Кроме того, сама буква С уже выписана в верхней части строки под титлом. Правда, эта выносная С развёрнута в противоположную сторону, но подобный изъян можно со спокойной совестью списать на гравёра, которому приходится вырезать на медной доске зеркальное отображение рукописного эскиза. Другое гипотетическое назначение крюка — правая свисающая ножка буквы Д — выглядит ещё сомнительнее. Буква эта встречается в строке трижды. В словах «градъ» и «городъ» наш каллиграф изображает её по-спартански: в виде треугольника с прямым либо слегка вогнутым левым диагональным штрихом и без каких-либо свисающих элементов. В своём третьем явлении Д выглядит точно также, и автору не было смысла уменьшать её в размере до половины строки лишь для того, чтобы затем заполнить пустое место неуклюжим украшением. Судя в целом по титульной надписи — его главному каллиграфическому творению, досужее украшательство — явно не его стихия, но вот лигатуры с совпадающими элементами ему удаются очень хорошо. Остается единственное резонное объяснение: крюк под основанием буквы Д — это правая ножка буквы П.

¹⁷Золтан А. К преды­стории русск. «государь». Studia Slavica. Т.29. 1983. С.71-100.
Выдвинутая в статье теория вошла в диссертацию, защищённую автором в МГУ в 1984 году, которая ещё через 30 лет была издана в виде книги:
Золтан А. Interslavica: Исследования по межславянским языковым и культурным контактам. М., 2014.

¹⁸Хотимский Д.А. Тайна завитка под буквой "Д". // Наука и жизнь №9, 2020.

Таким образом, мы видим, что оставаясь верным своему консервативному стилю, мастер изобретает новое подтитловое сокращение , сохраняя в нём две буквы, которые в традиционном написании подвергаются контракции. Сокращение это несомненно следует раскрывать как «господарствах». Извив буквы П необычен для кириллической вязи, но его можно объяснить влиянием греческой буквой π, правая ножка которой в скорописи имеет форму крюка. Можно заметить также, что своей формой и капелькой на конце буква П практически повторяет в зеркальном отображении букву Л.

Подытоживая тему пропущенных букв, подчеркнём, что в двух случаях из четырех составитель титульной надписи использовал упрощённые подтитловые сокращения с меньшим количеством контракций, чем можно было бы ожидать от мастера-каллиграфа, работающего в московской языковой среде. Более того, в случае с «господарствами» принципиальную роль играет не столько использование этого западнорусского слова как такового, сколько нетрадиционная форма его подтитлового сокращения, другие примеры появления которого в московских источниках автору этих строк неизвестны.

3. Отсутствие длинных штамбов

Поскольку речь идёт о специфическом аспекте кириллической вязи, здесь необходимо краткое отступление. В России крупнейшим исследователем вязи был Вячеслав Николаевич Щепкин (1863–1920). Среди его трудов, сохраняющих значение и по сей день, — вышедший при жизни и впоследствии не раз переиздававшийся учебник палеографии¹⁹, а также специальный очерк, содержащий 23 страницы текста и 17 листов графических таблиц²⁰. Перу академика М.Н. Тихомирова тоже принадлежит учебник по палеографии. Текст, посвящённый вязи, занимает в нём приблизительно полстраницы и представляет собой конспективное изложение методов и наблюдений В.Н. Щепкина.²¹

¹⁹Щепкинъ В.Н. Учебникъ русской палеографiи. — Москва: Общ. ист. и древн. Россiйскихъ, 1918<.
Переиздания:
Щепкин В.Н. Русская палеография. — Москва: Наука, 1967. — Mосква: Аспект-пресс, 1999.

²⁰Щепкинъ В.Н. Вязь. // Древности. Труды Императорсквго Московскаго археологическаго общества. Т. 20. — М., 1904. С.57-80. Табл.XXXIX-LV).

²¹Тихомиров М.Н., Муравьев А.В. Русская палеография. — 2 доп.изд. — М.: Высшая школа, 1982. C.51.

Полными, или высокими штамбами В.Н.Щепкин называет отвесные спрямления извивов и округлостей в таких буквах, как С, О, Ѡ. Согласно его наблюдениям, использование полных штамбов (приём штамбовки) впервые встречается в московской рукописной каллиграфической строке 1587 года и постепенно получает широкое распространение среди московских мастеров. К середине 17-го века понятия московская вязь и штамбовая вязь становятся синонимами. Однако отсутствие полных штамбов не даёт каких-либо оснований ни для объявления стиля строки московским, ни для отнесения его к концу предыдущего столетия. Дело здесь не в точности терминологии и не в технических деталях. В аргументе, пересказанном П.И. Гольденбергом, содержится элементарная логическая ошибка, известная ещё со времён античности. Применительно к вязи она заключается в том, что если из наличия признака, привязанного к месту и времени, можно вывести привязку надписи, то из отсутствия признака не следует ровным счётом ничего. В своих работах В.Н. Щепкин настоятельно и многократно предостерегал именно против этой ошибки.

К подробному рассмотрению общих палеографических свойств титульной надписи мы ещё вернёмся, выяснив прежде немедленные и отложенные последствия позиции, занятой М.Н. Тихомировым.

Роль редактора в составлении Библиографии

Проанализировав аргументы М.Н. Тихомирова и убедившись в их феерической несостоятельности, рассмотрим, как повлияла позиция редактора книги на её содержание. В авторском введении С.А.Клепиков формулирует методологию библиографического описания планов Москвы:

Для каждого плана обязательны следующие элементы: порядковый номер; год издания; точный заголовок плана; составитель; гравер (художник, литограф); место издания; издатель; полиграфическое предприятие.²²

²²Клепиков С.А. Библиография... С.7.

Автор Библиографии безукоризненно придерживается этой методологии на протяжении всей книги — за единственным исключением. План, выгравированный Гесселем Герритцем в самом начале царствования Михаила Фёдоровича в 1613 году, он датирует 1597 годом. Здесь он явно следует наставлениям М.Н. Тихомирова о «возможности существования русского плана конца XVI века» и, вероятно, другим его инструкциям, не вошедшим в текст редакторской вступительной статьи или авторского введения. Однако, чтобы искусственно состарить на полтора десятилетия изданный в 1613 году план, одного предположения о существовании русского оригинала недостаточно. Такая трактовка непременно требует объяснения, каким образом уникальный московский правительственный манускрипт оказался в Амстердаме, а также ещё одного допущения — о том, что Гессель Герритц воспользовался этим манускриптом в качестве готового картографического эскиза, выступив таким образом лишь в качестве гравёра, а не составителя плана. Первое положение противоречит здравому смыслу, второе — традициям Золотого века нидерландской картографии, которые к тому времени насчитывали не менее, чем полстолетия. Оба положения, вероятно, подсказаны Тихомировым, и Клепикову приходится изворачиваться, чтобы исполнить требования своего редактора. «Все исследователи сходятся на том, что в основе этих планов лежит русский оригинал, т.е. подлинный чертеж, неизвестными путями попавший за границу», — пишет он, «доказывая» необъяснимое методом апелляции к большинству, и тут же подкрепляет этот тезис несостоятельным, как мы уже убедились, утверждением своего наставника: «Этот вывод не вызывает споров... и по внешнему признаку — наличию вязи». Что касается дополнительного допущения, которое в отсутствие какого-либо намёка на рукопись обосновать решительно нечем, то Клепиков вводит его, сопровождая совершенно чуждым своему фактологическому стилю риторическим оборотом: «Думается, что Гессель Герритс точно скопировал свои доски с московского оригинала.»²³

²³Клепиков С.А. Библиография... С.14, 27.

Итак, задача решена — план Герритца состарен на 16 лет. Но в чём заключалась конечная цель? Ради чего затевалась эта специальная источниковедческая операция?

Около дюжины планов Москвы, изданных разными картографами в разных европейских городах в первой половине 17-го века, удивительно похожи друг друга. Их объединяют тип изображения — перспективный план с высоты полета дрона, расположение центра проецирования, ориентация, точность отображения отдельных деталей и пропорции (причём, не всегда верные!) отдельных частей города. Сходство планов настолько велико, что естественно предположить наличие у них общего источника. Самый ранний из этих планов выгравирован в Аугсбурге и датируется 1610 годом. Он посвящён польскому королю Сигизмунду III и известен по этой причине как Сигизмундов план Москвы. Подменив разговор о плане Герритца 1613 года, основанном на материалах, собранных в период царствования Бориса Годунова, разговором о гипотетическом московском оригинале 1597 года, составленном по распоряжению московского царя, и тезисом об использовании Герритцем русского оригинала без каких-либо изменений, академик М.Н. Тихомиров утвердил теорию приоритета московских мастеров в составлении московских картографических планов 17-го века. Более того, он сумел сделать это руками С.А. Клепикова, чья репутация объективного и скрупулезного исследователя не вызывала сомнений в мире, благодаря чему эта теория пустила корни и за рубежом.

Что мог противопоставить С.А. Клепиков, экономист и библиограф, в своё время в силу обстоятельств не получивший диплома о высшем образовании, своему могущественному редактору академику М.Н. Тихомирову? Он ответил скромным и на первый взгляд невинным, но много объясняющим выражением признательности:

«Особую благодарность приносит автор академику М.Н. Тихомирову, любезно взявшему на себя труд по руководству и редактированию настоящей работы и снабдившему ее вступительной статьей.»²⁴

Что ж, для нас сегодня оказалось не так уж сложно определить, где именно рукою Сократа Александровича Клепикова водил Михаил Николаевич Тихомиров.

²⁴Клепиков С.А. Библиография... С.8. Выделено мною - Д.Х.

Последействие

Идеи Тихомирова, навязанные научному сообществу посредством Библиографии Клепикова, оказали российской истории картографии медвежью услугу. Их следствием стали потраченые впустую усилия многих исследователей.

Как на установленный факт ссылается на датировку и атрибуцию плана Москвы, указанные с подсказки М.Н. Тихомирова С.А. Клепиковым, историк Дальнего Востока и историк картографии Борис Петрович Полевой (1918–2002) в своей ключевой работе о проблеме Большого чертежа.²⁵ При этом он ставит перед собой вполне обоснованную задачу выяснить цель создания плана. К счастью, это задача второстепенна для целей его статьи. Догадка Б.П. Полевого, которая представляется ему непротиворечивой, заключается в том, что в словах Книги Большому чертежу (КБЧ): «в чертеже написан вначале Царствующий град Москва» — речь идёт именно о чертеже Москвы, который лег в основу плана Гесселя Герритца. Автор настоящей публикации не берётся обсуждать свойства несуществующих сущностей, к каковым принадлежит Большой чертёж, но в отношении непротиворечивости догадки предлагает обратить внимание на фразеологические и орфографические особенности титульной надписи, которые были отмечены выше. Взяв для сравнения список КБЧ из собрания Ундольского, которым пользовался Б.П. Полевой, легко убедиться: во-первых, выражение Московское государство встречается в списке исключительно в единственном числе (в пяти случаях из пяти), а во-вторых, причастие царствующей пишется через исключительно через –ую- (одиннадцать случаев из одиннадцати), при этом форма именительного падежа написана с окончанием –ей. Заметим, что отказ от предположения о связи плана Москвы Герритца с Большим чертежом не влияет на основной вывод статьи: согласно заключению Б.П. Полевого, Большой чертёж — это комплекс различных чертежей, главным образом путевых чертежей шляхов и отдельных рек, а не один сводный чертёж-гигант.

²⁵Полевой Б.П. Сибирская картография XVII в. и проблема Большого чертежа // Страны и народы Востока. Вып. XVIII. Москва, 1976. С. 217–227.

Экспертам смежных областей, к истории картографии отношения не имеющим, выданная М.Н. Тихомировым индульгенция даёт повод к безудержному полету фантазии. Так, в Памятниках архитектуры Москвы²⁶ «русский оригинал» плана оборачивается «русскими оригиналами», а их многочисленность позволяет заключить, что «планы составлялись и выполнялись, очевидно, специалистами на уровне европейской картографии того времени под руководством приказных дьяков». Компилируя зачастую противоречащие друг другу источники, авторы Памятников оставляют неискушённого читателя в убеждении, что среди бумаг «Кабинета Петра Великого» в Кунсткамере был обнаружен ранний рукописный оригинал плана Москвы второй половины 1590-х годов, а вовсе не один из многих сотен оттисков с голландской гравюры, отпечатанных в конце 1660-х.

²⁶Памятники архитектуры Москвы. Кремль. Китай-город. Центральные площади. / Под ред. М.В. Посохина — Москва: Искусство, 1982. С.50.

При этом сами Памятники архитектуры оказываются авторитетным кладезем «новейших исследований» и «убедительных доказательств» уже для профессиональных историков картографии.²⁷ «Петров чертёж» (то есть, изначально — оттиск гравюры, обнаруженный в 1837 году среди бумаг Петра I и названный владельческим именем) профессионалы без обиняков датируют 1597–1599 годами, план Кремля — началом 17-го века, и сообщают, что «копии чертежа и плана» (то есть, в том числе копия Петрова чертежа — sic!) в 1613 году попали в Амстердам. При этом ни судьба оригинала, ни способ изготовления копий их не интересуют, но зато они уверены, что «заголовки и обозначения стран света, выполненные славянской вязью», свидетельствуют о прилежности Гесселя Герритца: «По-видимому, голландский картограф добросовестно следовал русскому подлиннику».

²⁷Гольденберг, Л.А., Постников, А.В. Петровские геодезисты и первый печатный план Москвы — Москва: Недра, 1990 г. С.9–11. Книга вышла из печати уже после смерти Л.А. Гольденберга. Во избежание недоразумений подчеркнём, что историк Леонид Аркадьевич Гольденберг (1920–1989) и архитектор Петр Исаакович Гольденберг (1902–1971) — два разных человека.

Среди тех исследователей, кто смог сохранить методологическую принципиальность, назовём географа и историка картографии Владимира Святославовича Кусова (1935–2009). В изданном под его научной редакцией каталоге планов Москвы из собрания Российской государственной библиотеки²⁸ план Герритца корректно датирован 1613 годом и стоит после Сигизмундова плана 1610 года. Но и В.С. Кусов уступает обаянию «годуновских картографов», повторяя в ряде своих работ: «Отечественное происхождение протооригиналов обеих карт очевидно, так как имеется несколько надписей, выполненных затейливой русской вязью»²⁹.

²⁸Москва на старых картах (XVI – первая половина XX в.) Каталог планов Москвы. / Рос. гос. б-ка. — Москва, 1998. С.25.

²⁹Кусов В.С. История познания земель российских: книга для учителя. — Москва: Просвещение, 2002. С.24.

Автор считает необходимым отдать дань уважения Петру Исааковичу Гольденбергу. Изучая историческую планировку Москвы, он, пользуясь своими профессиональными критериями и методологией, пришёл к выводу, что в основе плана 1613 года лежало несколько графических источников, а не один, и что его составление — «не единичный акт, а процесс и довольно длительный, во время которого и чертежи и экспликация дополнялись». При этом аргументы М.Н. Тихомирова в отношении якобы московского происхождения вязи, по-видимому, показались ему не вполне убедительными. Однако для архитектора по профессии и еврея по происхождению в обстановке 1960-х годов открыто усомниться в суждениях о русской истории, высказанных академиком-историком по фамилии Тихомиров, значило бы подставить под удар и себя, и своих близких. Но и промолчать он не мог. Судя по всему, П.И. Гольденберг вызвал М.Н. Тихомирова на разговор, в ходе которого получил от него ещё один «убедительный» довод в пользу московского происхождения титульной надписи, а затем тщательно (даже более тщательно, чем сам М.Н. Тихомиров) задокументировал его высказывания в своей статье, предоставив делать выводы своим будущим читателям: «Оставляя подробное изучение очертаний русских названий специалистам...»

Палеографический анализ титульной надписи

Поскольку за полстолетия, прошедшие с момента выхода работы П.И. Гольденберга, специалистов, готовых подробно рассмотреть русские надписи на планах Герритца не нашлось, восполним этот пробел. Автор выступает здесь лишь в качестве посредника, применяя к титульной надписи плана Москвы методологию В.Н. Щепкина.

Хотя в первую очередь кириллическая вязь — это вид графического искусства, она может быть охарактеризована численно: показатель вязи — это отношение высоты к ширине простых двухмачтовых букв, таких как Н или И. На русские земли вязь проникает из Византии в конце 14-го века. Для византийской и ранней русской вязи характерен показатель 2,5.³⁰ Со временем вязь видоизменяется через изобретение, заимствование и распространение специфических графических приёмов, к которым среди прочих принадлежат новые формы отдельных букв, их взаимное расположение и соединения — лигатуры. Во второй половине 16-го века центр развития русской каллиграфии перемещается в Москву, которая наследует в этом отношении Новгороду и Пскову. Её знаменем становится «блестящая школа Грозного»³¹. Творчество московских мастеров «школы Грозного» В.Н. Щепкин иллюстрирует несколькими примерами, показатель которых приближается к 7. Кроме того, В.Н. Щепкин выделяет несколько особых технических приёмов, которые характерны для великорусских мастеров и которые «получают общее распространение под конец XVI века».³² Удивительным средоточием всех четырёх основных технических приёмов, указанных В.Н. Щепкиным, служит заглавная строка из рукописи сочинений Максима Грека, датируемая 1587 годом, показатель которой приблизительно равен 6. Приёмы эти таковы:

³⁰Щепкин В.Н. Вязь. — С.66–67.

³¹Щепкин В.Н. Вязь. — С.72.

³²Щепкин В.Н. Вязь. — С.72–74.

С дальнейшим развитием московской вязи её показатель растёт, достигая 10 и приближаясь к 12 во второй половине 17-го века. Многие такие строки представляют собой скорее криптографическую головоломку, чем связный текст. Некоторые из них не прочитаны до сих пор.

Сравнивая титульную надпись московского плана с примерами русской вязи 17-го века и даже с московской вязью конца 16-го века, мы обнаруживаем, что надпись эта выполнена в более свободном, широком стиле — показатель её не превышает скромного значения 3,5 в сравнении со значениями показателя вязи между 6 и 7, характерными для «школы Грозного». Кроме того в титульной строке плана мы не находим ни одного из технических приёмов, известных московским мастерам как минимум с 1578 года. Таким образом, согласно палеографической методологии В.Н. Щепкина, титульная строка московского плана архаична с точки зрения московской каллиграфии конца 16-го века. Этот вывод вытекает из одних лишь общих палеографических соображений, без учета конкретных фразеологических и каллиграфических обстоятельств, рассмотренных выше. Он служит свидетельством в пользу того, что надпись была выполнена вне пределов Московского государства, хотя и не может служить однозначным и самодостаточным доказательством этому факту. Вместе с тем, мы ясно видим, что утверждение академика М.Н. Тихомирова о том, что палеографический анализ свидетельствует о выполнении надписи москвичом в конце 16-го или начале 17-го века, является ложным. А поскольку усомниться в профессиональной компетенции историка, который несомненно был ведущим советским специалистом по русской палеографии, не представляется возможным, мы вынуждены добавить — заведомо ложным.

В работах по истории науки советского периода, в частности по истории исторической науки, нередко можно встретить характеристики «догматизм», «замкнутость», «подчинённость государственным интересам». Вместе с тем, если речь идёт о конкретном человеке, то тот или иной историк вероятно будет представлен как благородный борец за чистоту научного знания, противостоящий в меру своих сил и возможностей государственной машине. В действиях Михаила Николаевича.Тихомирова в истории с титульной надписью 1613 года можно увидеть проявления феномена, который не подпадая ни под одну из этих характеристик, продолжает действовать и в постсоветскую эпоху, и которому, несмотря на его распространенность, явно не хватает собственного имени. Феномен этот можно назвать ангажированным невежеством, и заключается он в общих чертах в следующем. Учёный специалист в гуманитарной научной дисциплине, вознесённый политической властью на вершину профессиональной иерархии (а то и просто представитель государственной власти, назвавшийся учёным), утверждает от имени науки точку зрения, востребованную государственной идеологией, подкрепляя её заведомо негодными аргументами и пребывая в уверенности, что от профессиональной критики он надежно ограждён этой самой политической властью и авторитетом своего положения в иерархии. Готовность профессионального научного сообщества поддаться внушению и принять на веру любой тезис, высказанный государственной властью или даже опосредованно от имени власти, его неспособность эффективно противостоять ангажированному невежеству могут показаться невинной отечественной скрепой, но на практике из них вырастают куда более трагические и чудовищные последствия, чем фальсификация происхождения пары нидерландских гравюр 17-го века.

Заключительные замечания

Время создания, совпадающее с избранием на царство в Москве Михаила Романова, оформление, включающее в себя русские надписи и посвящение новому царю, очевидная спешка в подготовке гравюрных досок Гесселем Герритцем, а также их пятидесятилетние изъятие из коммерческой картографической печати наводят на мысль о том, что планы Москвы и Кремля были изначально задуманы и изготовлены для представительских целей. Их оттиски были нужны нидерландским торговым людям и дипломатам, ведущим дела в Москве, для преподнесения в дар молодому царю и видным фигурам в московском правительстве. Обнаружение С.А. Клепиковым оттисков первого состояния в Отделе редких книг нынешней Российской государственной библиотеки говорит о том, что по крайней мере один акт такого дарения успешно состоялся.

Важно обратить внимание на то, что представительское использование печатных планов само по себе практически исключает их гравировку по «русским оригиналам». Попытка преподнести в дар московскому правительству, ревниво относящемуся к своим секретам, картографические материалы, по сути украденные у этого правительства, навряд ли бы привела к получению нидерландскими купцами каких бы то ни было торговых преференций, но была бы чревата прямо противоположным результатом.

В заключении статьи представим в виде тезисов непротиворечивую гипотезу о происхождении плана Москвы и его титульной надписи. Часть свидетельств в пользу этой гипотезы была представлена выше. К более подробному её рассмотрению, как и к анализу кремлёвского плана, автор рассчитывает вернуться в скором будущем.

Рукописные материалы для планов Москвы и Кремля, которые впервые выгравировал и отпечатал в 1613 году в Амстердаме Гессель Герритц, в течение длительного времени собирали члены нидерландской общины в Москве, впоследствии доставившие их в Амстердам. Композиционное оформление планов Москвы и Кремля, включая многочисленные кириллические надписи на русском языке, было непосредственно связано с намерением преподнести их оттиски в дар новоизбранному царю и и важным лицам в московском правительстве. Русские названия, положенные в основу этих надписей, отчасти попали в руки Герритца в оригинальной графической форме, то есть были записаны русскими людьми или тщательно скопированы голландцами, а отчасти — были фонетически задокументированы латиницей в Москве и затем обращены в графические эскизы на кириллице в Амстердаме при участии мастера или нескольких мастеров — выходцев из Великого Княжества Литовского или же Королевства Польского. Титульная надпись плана Москвы 1613 года была составлена одним из этих мастеров в Амстердаме по заказу Герритца. Её текст практически повторяет на русском языке латинский титул Сигизмундова плана 1610 года.

Литература